За решёткой пустого поместья стонет бурей израненный ворон, бьются волны о чёрные скалы под обрывом, о штиле скорбя. Мы могли оказаться здесь вместе, я вложил в твою руку патроны, но, отвергнув мой редкий подарок, ты направил их против меня.

В сердце врезались острые пули, задержав гонку стрелок минутных, и, по телу развеявшись прахом, продолжали колоть изнутри...Ты ведь помнишь, как в небе сверкнули крылья смертника-сорокопута, возвестившие трепетным взмахом о начале жестокой игры?

Над землёй чёрно-белым эскизом перепутались длинные ветви, под которыми в дёрганной спешке плыли люди с единой судьбой. Я по клеткам расставил их жизни. Ты сражался за воинов светлых, но стремительный ход чёрной пешкой против правил остался за мной.

Небеса тебя прокляли силой видеть то, что увидит не каждый. В моём сне ты являлся алмазом, где кругом была бронза и медь. Ты свой дар всегда прятал от мира, и я грезил лишь тем, что однажды я проникну в твой сломленный разум, чтоб в разрезе его рассмотреть.

В этой пущенной мною рулетке ты стал частью азартного плана. Я, привычно плетя паутину, словно в плащ, был окутан во тьму. Мой костюм был сверкающей клеткой бесконечного слоя обмана, но ты смог разглядеть сквозь личину исполинских теней пелену.

Но и я ощутил в твоём взгляде искры яростно блещущих молний, за секунду готовые вспыхнуть в разразившийся ветром пожар; одного любопытства лишь ради разжигал его снова и снова, чтоб увидеть, как только он стихнет, как ты вынесешь новый удар.

Только с каждой успешной попыткой я тобой всё сильней обжигался, и однажды, нечаянно дрогнув, я стал жертвой своих же сетей. Твоя ложь стала медленной пыткой, и я волей судьбы оказался среди прочих застывших осколков хрупкой чашкой в ладони твоей.

Эта партия двух одиночеств не закончилась чьей-то победой. В равной степени ранив друг друга, мы покинули наши миры. Отпечатки взаимных пощёчин прочно въелись во тьму силуэтов, кости призрака-сорокопута и финал беспощадной игры.

Но сквозь время излечатся раны на твоём искровавленном теле, моим вздохом в решительном шаге вновь завяжется красная нить... И я буду тебя ждать у края, возле нежной весны Боттичелли, в чьих изгибах на тонкой бумаге я хотел тебя изобразить.

Представь на секунду, что солнце исчезло, что лик небосвода навеки погас, и вместе с осколками пламенной бездны ты заперт внутри, в бесконечном сейчас.

Вокруг тебя пляшут цветки чёрной пыли, касаясь руки, распускаются вмиг, прибои теней твои плечи укрыли, сквозь время струится безмолвный родник.

Ты изгнан судьбой из обители стёртой, чей прах истлевает в глазах пустоты. Ты пленник вселенной. Твой стан полумёртвый. Ты хочешь уснуть, но не видятся сны.

Ты хочешь дышать, но весь воздух отравлен. Ты тянешься к свету - он гаснет в руках. И спутником в этой долине туманной теперь для тебя стал мучительный страх.

Вокруг ни души. Голоса и движенья остались лишь дымкой, уплывшей сквозь рябь. И в сердце пустыни, холодной и снежной, твой шёпот так тих, так пронзительно слаб.

Весь мир исковеркан, разбит на частицы, его не собрать вновь, бессильно моля. Здесь нет ничего, что б могло возродиться... И ты обращаешь взор внутрь себя.

Там тоже в руинах всё тлеет и стонет, но хаос подвластен приказам твоим. И вот уже сотни твоих же подобий возникли из праха под небом густым.

И ты воскрешаешь при помощи мысли всё то, что закралось вовнутрь души, как старый художник с палитрой и кистью, собой заполняешь свои витражи.

Ты заново создал, что кануло в лету, и снова обрёл свою суть на земле. Представь на секунду, что всё ещё где-то ты сам за собой наблюдаешь извне.

Представь, что и здесь ты способен на чудо рождать в своих мыслях иные миры. Не бойся творить в этой жизни, покуда не скроется солнце последней зари.

опять жалким зверем
скулить от досады,
попавшись в ловушку
хмельного дурмана.
скажи мне, ты видишь,
ты видишь каскады,
бурлящие в мыслях твоих
безустанно?

опять восхищённо
нырять в твою память,
опять добровольно
терзать свои струны.
ты словом способен
не резать,
не ранить,
а мрамор заставить
рыдать безрассудно!

ты свет мироздания,
ты невозможен!
в реальность твою
я пленённо
не верю!
моя одержимость
по огненной коже
возводит молитвы
устами Сальери.

ты создан из пламени,
я - безоружен.
бездарность и чудо -
немая константа.
и если ты храм,
оживляющий души,
то я -
это бритва
в руке Герострата.

но имя своё
я не брошу в обломки,
не вспомнит его
и погасшая лира.
предайся покою,
пусть голос твой смолкнет -
он слишком прекрасен
для этого мира!

никто не достоин
владеть твоим сердцем,
читать его словно
раскрытую книгу!
твой взгляд
рассыпается
пеплом небесным,
искрясь в пустоте
до последнего мига,

истерзанный лаврами
нимб серебристый
неспешно становится
вязко-багровым...
и твой
из-под строчек
явившийся призрак
в кольце моих рук
задыхается
снова.

Я здесь, стою у тёмно-серой
Реки, застывшей в жгучей стуже.
Дощатый мост на светлый берег
Полуразбит, полуразрушен.
Смотрю на цепи переправы.

Мой город зябнет в плене снежном,
Где в окнах зданий дотлевала
Моя невырванная нежность,
Где след падений был застелен
Дорогой из кирпичной крошки,
А тропы в мраке старых скверов
Скрывали части лёгкой ноши.

Где дом, что был мне раньше близок,
Отныне в льдинках стынет колких,
Худую тень пустых ошибок
Храня в крупицах облицовки,
Закутан в шаль сгоревших писем,
Изломан грудой слов несносных.
Он помнил сны в безбрежной выси
И видел всё, что было после,
Когда безвыходным острогом
Стал мир, захлопнутый капканом.

Мой город слышал зов тревоги
В ударах громовых тамтамов.
Свидетель вольного полёта
На крыльях, собранных вручную -
Упрямый камень отчего-то
Не сдвинет стрелку часовую.
Не распадутся силой мысли
Барьеры, созданные мигом,
Но плёнку жизни дымкой выстлал
Мой город в сердце многоликом,

И смех, и горечь за плечами
В брусчатке бережно запрятал -
Ведь каждый шаг чертил рубцами
Мой неподвижный соглядатай,
Берёг от режущего ветра,
Растрескав каменные зубы.

Тот берег помнит отзвук лета,
В котором я уже не буду.